Поэзия и проза Александра Грина
Крушение поэзии часть 6

01::02::03::04::05::06::07::08

Наверное, рассказы Грина вызывали бешеный смех, исподволь, тайно подрывая одиозные представления о войне. Трудно заметить, когда они перерастают в откровенную пародию, потому что Грин может сочинить и автопародию.

"Темным душным покровом опускалась летняя ночь. На западе грозно сверкали зарницы, и орлы с хищным клекотом, напоминающим адские проклятья, летели вдоль соснового леса, где подобно ударам по огромному барабану гремели пушечные выстрелы и слышался как бы треск разрываемых холстов, — ружейная перестрелка" — так сказать, типовое начало военного рассказа, с бутафорскими деталями.

А дальше появляется графиня Диана де-Пуатье в роскошном блиндированном автомобиле, затем кавалер Мазагран и, наконец, вмешивается шофер Клаусе с револьвером в руке. И окончание, откровенно пародийное: "В одной руке он держал шиньон графини, который собирался продать знакомому парикмахеру в Гамбурге, а в другой — пакет с ценными документами, забытыми Мазаграном. Клаусе был германский шпион ("Страшная тайна автомобиля". — "XX век", 1915, № 34). "Тайну" военных рассказов Грина раскрывает его интермедия "Вокруг развалин", написанная уже после Февральской революции 1917 года ("Новый сатирикон", 1917, №18).

"Три года всматривался я в глаза батальных поэтов, всматривался пытливо, как доктор, и ехидно, как соловей, наблюдающий "птичку божию",— неизвестной породы. Как доктор, я видел симуляцию воинственного бешенства, как соловей — ворону с истрепанным пером в хвосте, добытым путем "аннексии". Три года я заворачивал па эзоповском языке длиннейшие, потаенно заушающие войну рассказы и три года мечтал о том, что, наконец, наступит лихое времечко, когда, открякавшись, смогу я искупаться досыта в силоамской купели свободы слова.

Заповедь новую даю вам: можете не любить друг друга, но уважайте чужие скулы и ребра: не вы делали их".
Вот истинное отношение Грина к войне, и вот как он назвал свой "батальный жанр" — "потаенно заушающие войну рассказы". Впрочем, у него были и серьезные рассказы, разоблачающие античеловеческий характер войны: "Игрушки" ("XX век", 1915, № 9), "Сказка далекого океана" ("Огонек", 1916, № 36) "Поединок предводителей" ("XX век", 1915, № 41), "Нечто из дневника" ("Утро России", 1916, №65). Последнее из названных произведений — дневник вернувшегося с фронта раненого солдата. Спекуляцию, дороговизну, обнищание видит он в тылу, и надо всем питает запах крови. Ему кажется, что на деньгах засохла кровь. Медленно меркнет сознание.

Отрезвление Грина началось уже в 1915 году, когда и были написаны почти все "заушающие войну" рассказы. Тогда же, во второй половине 1915 года, Грин делает попытку вернуться на прежний путь. "Путь" — так называется рассказ ("Аргус", 1915, № 8), в котором вновь забрезжила "страна идеала". Её увидел особым внутренним зрением юноша Эли Стар: "широкая, туманная от голубой пыли, дорога вилась поперёк степи, уходя к горам, теряясь в их величавой громаде, полной лиловых теней". Через десять лет становится известно о смерти Эли, ушедшего по этой дороге, он умер в Рио-де-Жанейро, в отрепьях, как бродяга, с улыбкой на лице. "Неужели, в отрепьях, как бродяга, с улыбкой на лице. "Неужели он нашёл перед смертью страну, лежащую за горами?" (3, 312). Грин словно хотел и боялся верить в существование чудесной страны.

--

Однако по старому пути он по пошел. Бегство в природу, любовь, счастье вдвоем — все это уже не могло удовлетворить. Самым слабым местом "идеальной" концепции Грина был человек, и Грин знал об этом. Героический индивидуализм как позиция приобрел в лице автора не столько защитника, сколько оправдывающегося по принципу "за неимением лучшего".

Грину, окунувшемуся в повседневность, в прозу и чуть не погубившему свой "золотой" талант, становилось ясно, что необходимо продолжить поиск источников поэзии — этим он послужит литературе и человеку гораздо больше, чем созданием сотен реалистических пустяков. Альтернатива: оставаться развлекателем, эпатировать мещанскую публику "заушающими" рассказами и колоть ее из "Нового сатирикона" — это с одной стороны, или вернуться к мукам творчества, большому искусству, жизнестроительству... 1915-й — самый урожайный год у Грина по количеству написанного. Но если положить на чашу весов только два — "Капитан Дюк" и "Возвращенный ад", а на другую чашу остальное, первая непременно перетянет.

Два этих рассказа не отнесешь к идеальному типу творчества, как, допустим, "Остров Рено" или "Жизнь Гнора". Никакой экзотики, никакой романтизации героя, очень сухой, почти деловой стиль, внимание к мельчайшим движениям души. Взгляд писателя направлен на жизнь сердца. Это главное. Если раньше даже в психологических произведениях типа "Сто верст по реке" Грин делил свое внимание поровну между человеком и природой и через образы природы, через символы-лейтмотивы, как в сказке, оценивал переживания героев, то сейчас Грин будто освободился от суетного интереса к экзотике места и экзотике чувств. Отныне психологический анализ становится главным моментом творческой манеры автора. "Капитан Дюк" ("Современный мир", 1915, № 8) весьма показателен в плане тех благотворных изменений, которые наметились в творческом методе Грина к период после крушения его "идеального мира".

на верх страницы::литературная критика::музей грина::на главную