Поэзия и проза Александра Грина
Крушение поэзии часть 3

01::02::03::04::05::06::07::08

В 1914 году он начинает интенсивно печататься в небольшом журнальчике "XX век", где помещает рассказы почти исключительно о войне. Что это только за рассказы! Некто Урбан Грац, человек высокой культуры, стреляет в варваров-австрияков, потом, павший, "невозмутимо навсегда" лежит среди непокорных осеннему ненастью настурций ("Урбан Грац принимает гостей); раненного в бою выводит из леса капитан К., но тот, как оказалось, еще до этого был мертв, выходит, выводил мертвый ("Встреча"); девушка пришла в немецкий штаб и убила насильника лейтенанта Пульмана ("Слабая рука женщины"); солдат перед боем слышит знакомый голос, зовущий его, и в сражении эффектно погибает — "в позе французского солдата на знакомой картине — спиной к стволу, свесив мокрую от крови голову на скат серой шинели" ("Один из многих"). Упоминание картины не случайно — рассказы действительно напоминают грубо раскрашенный лубок.

До чего просто устроен такой одностраничный рассказ! Рядовой, бывший лесничий Бродский, приходит на фронт с книжными представлениями о войне (исходное положение). В наступлении видел, как немец в него стрелял. "Неужели, однако, он ненавидит меня? Ведь я ему ничего не сделал... да". В бою приходит ожесточение. "Ему стало ясно, что этот красивый немец действительно ему враг, и не только ему, а всем там позади, в России. Немецкий штык, отбив удар, вонзился ему в бедро. Бродский отступил, взмахнул прикладом и сокрушил немцу голову" ("Поединок", "Военный рассказ А. С. Грина". — "XX век", 1914, № 48). Вот так. И все на одной страничке.

И что удивительно, Грин, по-видимому, на первых порах сознательно шел на изготовление "одностраничных" рассказов, во всяком случае такой вывод можно сделать по прочтении его стихотворения "Лубок" ("Новый сатирикон", 1914, № 47). Лиловый конь взвился над цеппелином; Застыли взрывов яркие круги. На заднем плане яростным кармином Упавшие отмечены враги. На выставке картин есть "Листопад", "Сцена у костра".

Видать, забыл Грин, о чем он писал в "Убийстве романтика": здесь он скорее с "Ревнителями Простоты", чем с художником Эпитримом! Сознавал ли сам писатель всю опасность, которой он подвергал себя? По-видимому, да, хотя не сразу понял он гибельность своего нового пути. В 1915 году, публикуя результаты анкеты "Как мы работаем", "Журнал журналов" дает и короткий ответ А. С. Грина: "Как я работаю? Только со свежей головой, рано утром, после трех стаканов крепкого чая, могу я написать что-нибудь более или менее приличное. При первых признаках усталости или бешенства бросаю перо, Я желал бы писать только для искусства, но меня заставляют, меня насилуют... Мне хочется жрать..." ("Журнал журналов", 1915, № 5).

Оставим в стороне экстравагантность ответа. Ясно: Грин остро недоволен тем, что пишет. Обилие "рублевых" рассказов объясняют обычно нуждой Грина, его зависимостью от поденщины, и анкета как будто бы подтверждает это, однако, думается, перед нами не главная причина падения таланта Грина, а лишь следствие общего творческого кризиса. Грин сам отказался от своей писательской самобытности. Созданное им "для искусства" в годы 1914 - 1916-й можно сосчитать на пальцах, и, если быть строгим, то хватит пальцев одной руки. И это из двух сотен, не менее, произведений.

--

В начале 1915 года Грин пишет большой, без сомнения, программный рассказ "Искатель приключений" ("Современный мир", 1915, № 1), в котором излагает свою философию искусства. Самый факт появления рассказов о художнике и искусстве говорит о внутреннем недовольстве собой, о неустойчивости творческих принципов Грина и стремлении найти точку опоры. Аммон Кут — путешественник ("Жить — значит путешествовать"), он ищет "истинно интересных людей". Ему рекомендуют "человека идеально прекрасной нормальной жизни, вполне благовоспитанного, чудных принципов, живущего здоровой атмосферой сельского труда и природы" (3, 249). Таких людей Аммон еще не видел, если и попадались интересные люди, так обыкновенно нравственные уроды. И вдруг идеальный нормальный человек! "Покажите мне это чудовище! — вскричал Аммон" (3, 249).

Доггер — похожий на Геркулеса человек, тонкий ценитель естественной жизни и красоты, создавший особый мир "несокрушимой нормальности" (3, 257). Одно настораживает — Доггер отрицает искусство. "Настоящее искусство — большое зло",— говорит он. "Тема искусства — красота, но ничто не причиняет столько страданий, как красота. Представьте себе совершеннейшее произведение искусства. В нем таится жестокости более, чем вынес бы человек" (3, 257). Да, такова логика самого Грина в эти годы: тема искусства — красота, в жизни же и человеке нет или почти нет красоты, потому искусство жестоко по отношению к жизни. Потому Грин и отказался от изображения прекрасного в 1914 году.

Но Доггер лжет — он художник и прячет свое искусство от людей. Им созданы три гениальные картины, и на всех трех изображена одна и та же женщина: она стоит спиной к зрителю, на тропинке, бегущей в холмы, готовая обернуться. "Сверхъестественная, тягостная живость изображения перешла здесь границы человеческого; живая женщина стояла перед Аммоном и чудесной пустотой дали" (3, 263). На второй картине она обернулась, — всю материнскую нежность, всю ласку женщины вложил художник в это лицо, "сверкала она молодой силой жизни и волнующей, как сон в страстных слезах радости" (3, 264). На третьей непостижимо преобразились черты лица, они были те же и не те: "хихикающие глаза", "рот, с выражением зловещим и подлым, готов был просиять омерзительной улыбкой безумия", "вожделение гад? и страсти демона озаряли его гнусный овал, полный взволнованного сладострастия, мрака и бешенства" — "дьявольское лицо" (3, 264).

Первая — Жизнь. Художник изобразил два ее лица, "разделив то, что неразделимо по существу": Ложь и Зло. Совершив этот грех, Доггер почувствовал, что его неудержимо тянет "к тьме" (3, 270). Он уничтожил вторую и третью картины. Люди увидели лишь первую, "она правдива и хороша". Аллегория искусства, талантливо развернутая Грином в "Искателе приключений", имеет для него автобиографический смысл. До сих пор он изображал прекрасное, то есть "хорошую ложь". И начал изображать второе лицо жизни — Зло: именно в 1915 году Грин составил из опубликованных ранее "злых" новелл и дописал "Наследство Пик-Мика" — свой цикл о "тьме".

на верх страницы::литературная критика::музей грина::на главную